Девушка в лабиринте  - Донато Карризи

Лишь через несколько секунд до него дошло, что именно предстало перед его глазами.

Кролик Банни, голый, лежал на полу, прислонившись к стене и схватившись за унитаз. Нож, которым он убил Линду, был всажен ему в живот. Кровь текла ручьем. Из-под маски доносилось тяжелое дыхание, похожее на хрип. Линда не просто защищалась, подумал Бруно. Она тяжело ранила убийцу.

Но Дженко этого было мало. Ему претила сама мысль о том, что ублюдок может выкарабкаться. Бруно прикинул, вне себя от ярости, что если он довершит начатое Линдой, то расплата минует его. Что могут мне сделать, вынести приговор? Они не успеют даже провести процесс: я уже почти предстал перед более высоким, неумолимым судом. Бруно подошел к монстру ближе, прицелился.

– Сними маску, – велел он. – Хочу посмотреть тебе в лицо.

Огромный кролик вначале не сдвинулся с места. Потом с трудом поднял руку, ухватился за длинное ухо, потянул. Гротескная морда понемногу сползала, появлялись черты человека. Лет под пятьдесят, как Бруно и предполагал. Чисто выбрит, нос обычный, высокие скулы. Карие глаза, полные затаенной печали: их взгляд на мгновение проник Дженко в самое сердце. Залысины на лбу. Робин Салливан, человек как человек.

Но Бруно не поддался иллюзии. Мы не похожи. И никогда не будем похожи. Он охотно убил бы ублюдка голыми руками, тянул бы из него жилы, резал его собственным ножом. Но вместо того послал патрон в ствол, шагнул вперед и приготовился стрелять.

Салливан закрыл глаза, лицо исказила гримаса страха. Он дрожал.

– Прошу тебя… Отпусти их.

Эти слова отвлекли Бруно, он так и застыл, держа палец на спусковом крючке. Что он там бормочет? Детектив разъярился окончательно: плевать ему на последние слова мерзавца.

– Умоляю… – лепетал тот, весь в слезах.

– Что за хрень? Ничего не понимаю. – Дженко переполнял гнев. – Все, Робин. Тебе конец.

– Я сделал, как ты сказал… Теперь отпусти их.

Дженко застыл на месте. Похоже на блеф, но человек истекает кровью. Ему нет смысла врать. В уме у детектива зародилось подозрение, наметилась мысль, которая совсем его не порадовала.

– Тебя кто-то послал сюда?

Человек на полу вздрогнул от изумления. Наверное, тоже ожидал встретить кого-то другого.

Дженко отвел от него луч фонаря, давая себя рассмотреть.

– Кто это был? – спросил он, хотя и сам уже знал ответ.

– Он проник к нам в дом. Запер жену и девочек в подвале. Велел сделать все, что прикажет, иначе они умрут… – Мужчина разразился слезами. Грудь содрогалась от рыданий, из раны на животе хлестала кровь.

Кто этот человек, лежащий у его ног?

– Где ты живешь? – спросил Бруно.

– Ласервиль, десять/двадцать два.

Шикарный жилой квартал, застроенный особняками. Там обитают зажиточные семьи. Может, это и блеф, может, верить в это не стоит. Но все-таки Дженко, не опуская оружия, взял мобильник и позвонил в полицию. Попросил прислать «скорую помощь», потом добавил:

– Нужно срочно отправить кого-то по адресу: Ласервиль, десять/двадцать два, женщина и две ее дочери могут подвергаться опасности. – Подождав, пока оператор сделает запись, он продолжил: – Я бы также хотел связаться с агентами Делакруа и Бауэром, передайте им, что Бруно Дженко должен срочно с ними переговорить.

– На нем была маска, но я узнал его… – пробормотал раненый.

Дженко напрочь забыл о телефоне.

– Что ты сказал? – переспросил он, не веря своим ушам.

Лежащий уставился на него:

– Я знаю, кто это.

Кто-то постучал в дверь: пять раз торопливо, два – медленно.

Этот звук ее обрадовал. Потом дверь отворилась, и Грин вошел, толкая перед собой каталку с телевизором старой модели. Лукавая улыбка застыла на его лице.

– Хорошая новость, – объявил он. – Полиции удалось найти твоего отца, он уже едет к тебе.

Она не знала, как реагировать. Полагалось выказать радость, но ведь она даже не помнит, как ее отец выглядит. Чтобы не разочаровать Грина, она улыбнулась.

К счастью, доктор, не распространяясь больше на эту тему, указал на телевизор.

– Вот, позаимствовал у медсестер, – похвастался он, гордый, как мальчишка, которому удалась какая-то дерзкая проделка. – Хочу тебе кое-что показать. – Он поставил каталку напротив кровати.

Пока доктор возился с проводами и вставлял штепсель в розетку, Саманта, приподнявшись, с интересом наблюдала за ним.

Закончив, Грин картинно извлек пульт управления из заднего кармана брюк и, словно ковбой в перестрелке, направил его на экран.

– Спектакль начинается, – объявил он, пока телевизор включался.

Передавали новости, в прямой трансляции. Дело было вечером, толпа людей собралась вокруг нагромождения свечей, плюшевых игрушек и цветов. Раздавались песни, царило веселье. Перед скоплением народа – здание больницы.

– Что здесь делают все эти люди? – изумилась она.

Вместо ответа Грин усилил звук.

…Полиция много раз пыталась им воспрепятствовать, но люди приходят, – вещал ведущий. Их толкает необходимость как-то выразить теплые чувства к женщине, которую поместили в больницу Святой Екатерины.

Неужели они и правда пришли ради нее? Саманта не верила.

Сегодня Саманта Андретти – дочь и сестра любого из нас, – зазвучал женский голос. – Но также и героиня для всех женщин, которые подвергаются оскорблениям и насилию на улицах, на рабочих местах и в домашних стенах. У Сэм все получилось: она спаслась, она победила монстра.

Она расчувствовалась. В лабиринте она старалась по возможности сдерживать слезы, ведь если ты плачешь, это значит, что ублюдок победил, что ты уже не в силах защищаться и скоро уступишь ему контроль над собой. Но сейчас можно было расслабиться. И это было своего рода облегчением.

На экране вновь показался ведущий. Женщина уже дает полиции показания, благодаря которым в течение ближайших часов похититель, возможно, будет пойман…

Последняя фраза ее смутила. Грин, наверное, заметил это и тут же выключил телевизор.

– Почему все чего-то ждут от меня? – спросила она. Хотя, по сути, вопрос должен был звучать иначе: почему меня не оставят в покое?

– Потому что никто, кроме тебя, не сможет его остановить, – ответил доктор. Потом прошел на свое место, сел. – Недавно в одном альпийском местечке под названием Авешот пропала девочка[3]. Тогда люди тоже собирались перед домом, где жили ее родители, приносили подарки, молились. Но то, что произошло потом, нелегко забыть…